После крестьянской реформы 1861 года, когда в российских деревнях начались волнения, вызванные грабительским характером реформы, получила хождение прокламация "К" . Ее авторство власти решили приписать Чернышевскому. Однако не так-то просто было расправиться со знаменитым литературным критиком, статьи которого пропускались царской цензурой и широко печатались в "Современнике" и "Отечественных" . Всем было известно о его революционных симпатиях, о близости с Герценом и другими крупными революционерами, однако эта сторона деятельности Чернышевского была тщательно законспирирована. На виду была лишь его литературная деятельность. С поразительной и дерзновенной ловкостью Чернышевский умел высказываться в своих статьях "между" . Когда в печатавшихся в "Современнике" статьях о Гарибальди и в комментариях к итальянским событиям он со странным упорством чуть ли не в каждой фразе повторял: "в" , "я" , даже самый бестолковый читатель в конце концов начинал понимать, что речь шла о России и о текущих политических событиях. Тем не менее формально придраться было не к чему.7 июля 1862 года власти, опасавшиеся открытого восстания, арестовали Чернышевского и бросили его в Петропавловскую кре-пость. Формальным поводом послужило письмо Герцена, в котором говорилось о том, что он вместе с Чернышевским собирается печа-тать "Колокол" за границей, поскольку в России журнал был за-прещен. Но этого было мало, необходимо было предъявить Чернышевскому более веское обвинение. Но в чем? И власти пошли на прямой подлог. Отставной уланский корнет В. К. Костомаров, раз-жалованный в рядовые за тайное печатание "возмутительных" , человек с психическими отклонениями и бездарный поэт-графоман, чтобы избежать наказания, согласился сотрудничать с III отделением. Подделав почерк Чернышевского, Костомаров написал записку, будто бы от Чернышевского, с просьбой изменить одно слово в прокламации. Кроме того, Костомаров сфабриковал еще письмо, в котором якобы содержались неопровержимые доказа-тельства прямого участия Чернышевского в революционной дея-тельности. На основании этих фальшивых улик в начале 1864 года сенат вынес Чернышевскому приговор - 14 лет каторги и вечное поселение в Сибири. Александр II утвердил приговор, сократив срок пребывания на каторге на 7 лет, однако фактически Черны-шевский провел в заключении более 18 лет.При аресте Чернышевского были конфискованы все его записи, в том числе дневник. Самые "опасные" заметки были зашифрованы (довольно примитивным способом), однако в целом дневниковые записи носили довольно беспорядочный характер, к тому же их язык и стиль производил довольно сумбурное впечатление. Когда Чернышевскому, который решительно отверг фальшивку Костомарова, стали предъявлять обвинения уже на основании дневниковых записей, он придумал смелый и интересный ход: он решил выдать дневник за черновик литературного произведения, а все свои рассуждения - за вымысел беллетриста. Более того, существует мнение (яростно оспаривавшееся официальным советским литературоведением), что Чернышевский стал писать "Что" лишь для того, чтобы оправдать содержание своего "крамольного" дневника, который он таким образом превращал в черновик романа. Едва ли причина его написания только в этом, однако эта версия проливает свет на загадку романа, явно плохо продуманного и написанного в спешке. Действительно, тон повествования то становится небрежным и развязным, то оно приобретает надуманные, фантастические черты.В советском литературоведении было принято утверждать, что царская цензура просто-напросто "проглядела" революционный характер произведения и поэтому допустила его к печати. Но есть и иная точка зрения: цензоры прекрасно видели, что все в этом якобы "любовном" романе шито белыми нитками, однако, принимая во внимание полное отсутствие каких-либо художественных достоинств рукописи (об этом на первых страницах заявляет и сам автор), они надеялись, что прославленный публицист и революционер скомпрометирует себя в глазах просвещенной общественности столь бездарной поделкой. Но вышло все наоборот! И дело тут не в литературных дарованиях автора, но в том, что он своей книгой сумел задеть за живое не одно поколение молодых людей, которые смеялись над рассуждениями о Прекрасном и самой безупречной форме предпочитали "полезное" содержание. Они презирали "бесполезное" искусство, зато преклонялись перед точными науками и естествознанием, они отшатывались от религии, но с религиозным пылом отстаивали веру в человека, точнее, в "новых" , то есть - в себя самих. Сын священника и поклонник Фейербаха, Чернышевский, этот мученик за веру в светлое будущее человечества, открыл дорогу тем, кто подменил религию Богочеловека религией человекобога...Так случилось, что предсмертный бред Чернышевского записал секретарь. Его последние слова удивительным образом перекликаются с фразой, сказанной несколько десятилетий спустя ЗигмундомФрейдом по поводу своей научной деятельности: "В" . Чернышевский в своих предсмертных грезах упоминал о каком-то сочинении (кто знает, быть может, о своем романе?): "Странное" .
Нетрадиционная и непривычная для русской прозы XIX века завязка произведения, более свойственная французским авантюрным романам, - загадочное самоубийство, описанное в 1-й главе "Что" - была, по общепринятому мнению всех исследователей, своего рода интригующим приемом, призванным запутать следственную комиссию и царскую цензуру. Той же цели служил и мелодраматический тон повествования о семейной драме во 2-й главе, и неожиданное название 3-й - "Предисловие" , которая начинается словами: "Содержание" Более того, в этой главе автор, полушутливым-полуиздевательским тоном обращаясь к публике, признается в том, что он вполне обдуманно "начал" . После этого автор, вдоволь посмеявшись над своими читателями, говорит: "нагл" , с другой - как будто готов раскрыть перед ним все карты и к тому же интригует его тем, что в его повествовании присутствует еще и скрытый смысл! Читателю остается одно - читать, а в процессе чтения набираться терпения, и чем глубже он погружается в произведение, тем большим испытаниям подвергается его терпение...В том, что автор и в самом деле плохо владеет языком, читатель убеждается буквально с первых страниц. Так, например, Чернышевский питает слабость к нанизыванию глагольных цепочек: "Мать" ; обожает повторы: "Это" ; речь автора небрежна и вульгарна, и порой возникает ощущение, что это - плохой перевод с чужого языка: "господин" ; "Долго" ; "Он" ; "Люди" ; "Конец" ; авторские отступления темны, корявы и многословны: "Они" ; "..." "После" Увы, подобные примеры можно приводить до бесконечности...Ничуть не меньше раздражает смешение стилей: на протяжении одного смыслового эпизода одни и те же лица то и дело сбиваются с патетически-возвышенного стиля на бытовой, фривольный либо вульгарный.Почему же российская общественность приняла этот роман? Критик Скабичевский вспоминал: "Мы" . Даже Герцен, признаваясь, что роман "гнусно" , тотчас оговаривался: "с" . С какой же "другой" ? Очевидно, со стороны Истины, служение которой должно снять с автора все обвинения в бездарности! А "передовые" той эпохи Истину отождествляли с Пользой, Пользу - со Счастьем, Счастье - со служением все той же Истине... Как бы то ни было, Чернышевского трудно упрекнуть в неискренности, ведь он хотел добра, причем не для себя, но для всех! Как писал Владимир Набоков в романе "Дар" (в главе, посвященной Чернышевскому), "гениальный" . Другое дело, как сам Чернышевский шел к этому добру и куда вел "новых" . (Вспомним, что цареубийца Софья Перовская уже в ранней юности усвоила себе рахметовскую "боксерскую" и спала на голом полу.) Пусть же революционера Чернышевского со всей строгостью судит история, а писателя и критика Чернышевского - история литературы.